19 ноября – 51 год назад отошла ко Господу блаженная инокиня Ольга Фроловская (Качановская) /1887 – 19.11.1971/
Блаженная более 60 лет несла подвиг юродства во Флоровском монастыре города Киева. Многим запомнилась в «царской одежде», как она сама выражалась, называя так свои безсменные телогрейку, юбку, старый платок и резиновые калоши, в которых ходила много лет.
В 1905 году помещик Черниговской губернии Иван Качановский привез во Флоровскую обитель свою дочь – 18-летнюю Ольгу: «удивительной красоты и величия», в богатом платье, в шляпке с вуалью и дорогих башмачках, имела при себе Евангелие, с которым, как впоследствии выяснилось, никогда не расставалась: на любом послушании Евангелие было при ней.
Будущая Христа ради юродивая Ольга Качановская блестяще закончила Санкт-Петербургскую гимназию. Затем в ночной молитве ей явилась Божия Матерь и благословила на жизнь «Христа ради».
Отец, обеспокоенный резкими изменениями в образе жизни дочери, бывшей и до этого набожной, которая ночами молилась и произносила за столом «странные речи», повез сперва ее к врачам, а затем, по совету Глинских старцев определил Ольгу в Киевский Флоровский монастырь.
Девица порой вела себя весьма непонятным образом. Часто она ложилась спать не на кровать, а на пол, объясняя эту свою странность тем, что на кровати жарко. Порой ей что-то взбредало в голову, и она начинала кудахтать, как курица, и бормотать, что вскоре все снесут.
Смысл ее слов оказался понятным, когда в монастыре все горело и действительно было «жарко», а потом, когда обитель закрыли, то все здания вместе с церковью сравняли с землей.
Сносив свои изысканные барские башмаки, она всю оставшуюся жизнь проходила в старых, растоптанных галошах, которые называла царской обувью.
Множество скорбей, поношений и издевательств претерпела блаженная Ольга первые 20 лет, неся подвиг юродства. Чтобы оградить чадо от насмешек, отец построил ей келью на горе Киселевка, под которой был расположен монастырь.
На горе в глубокой древности был храм, возле которого остались разоренные могилы, ставшие излюбленным местом пребывания блаженной. Ночи проводила блаженная в молитвах между могил и никто не знал, что она там делала: свои молитвенные труды она тщательно скрывала, а днем несла послушания в обители.
Разобрать же слова, которые время от времени произносили ее уста, было почти невозможно, — улавливались только некоторые из них. Знавшие ее впоследствии изумлялись: «Нужно было уметь так говорить: слова русские, а смысл их ускользал от понимания. Видимо, предназначенные для людей духовных и воспринимать их нужно было в духе»…
Времена были страшными: в 1926 году закрыли Лавру, затем — Введенский женский монастырь, насельницы которого (их было около 150 человек) вынуждены были перейти во Флоровский, где продолжали подвизаться в тесноте.
Однако это было затишьем перед бурей. Когда сестер собралось более 450, блаженная Ольга, придя в странное волнение, стала ночами бегать по кельям и просить сестер приютить ее.
Кто-то, возможно, смеялся, но, когда в 1929 году монастырь закрыли, сестрам действительно пришлось проситься на ночлег к посторонним, порой незнакомым людям, опасавшимся репрессий со стороны властей и неохотно помогавшим попавшим в беду инокиням.
В это скорбное время блаженная вместе с келейницей Марией перебрались на Олеговскую улицу, где 12 лет почти недвижимо пролежала на монастырском диванчике, разбитая параличем.
Однако в 1941 году, когда немцы оккупировали Киев, она, словно и не было тяжкой болезни, поднялась с этого диванчика и вернулась в обитель, как бы показав этим, что скоро здесь возобновится монашеская жизнь. Вскоре так и произошло.
Те, кто знал старицу или слышал о ней от высокодуховных людей, утверждали, что она была инокиней, хотя и скрывала это: никогда не ходила в облачении, заменяя его длинной юбкой темно-коричневого цвета и жалким подобием изорванного разлезшегося платка, назначение которого определить было трудно, так как глава оставалась непокрытой, а спасти от холода эта ветошь не могла.
В храме, правда, матушка голову покрывала. Иногда, когда было особенно холодно, этот живописный наряд дополняла безрукавка. Так под личиной юродства скрывала блаженная свой непостижимый духовный подвиг.
Молилась она обычно глубокой ночью или ранним утром, когда все спали. Ровно в 4 часа утра блаженная вместе со своей келейницей, матушкой Марией, уходила из обители на древнюю Владимирскую горку, где и совершала втайне свой молитвенный труд.
Старенькие матушки рассказывали, что время от времени под покровом ночи к инокине Ольге тайно приходил игумен из Лавры со Святыми Дарами и причащал ее. Некоторые даже свидетельствовали, что это был известный старец-духовник игумен Андрей (Мищенко) /+1964/, после кончины отца Кронида /+1954/ окормлявший блаженную монахиню Алипию Голосеевскую /+1988/.
От келейницы матушки, монахини Марии, стало известно, что, когда исполнились сроки, блаженную так же тайно в одну из ночей постригли в монашество с именем Марии Магдалины.
Всю свою жизнь блаженная смиряла плоть, добровольно обрекая себя на терпение скорбей. Когда однажды она оступилась в келии и сломала ногу, то категорически отказалась от услуг вызванной «скорой помощи».
Старица сказала: «Кто вызвал, тот пусть и лечится, а я буду страдать за грехи – свои и всего мира». Так блаженная мучилась три года, ее переворачивали на лежанке, без посторонней помощи она и кушать не могла, пока кость не срослась сама.
Иногда блаженная совершала дерзкие поступки, проявляя необъяснимую агрессию: грубо ругалась, обличая таким образом тайные пороки других, порой даже дралась. И только по истечении времени становилось очевидным, что воевала она не с людьми, а с одолевающими их бесами, одерживая убедительные победы.
Как-то возле источника, рядом с Вознесенским храмом, матушка Ольга без какой-либо видимой причины вдруг набросилась на одну из сестёр, повалила сердечную на землю и начала по ней топтаться ногами и пританцовывать.
Перепуганная келейница Мария стала хватать за руки блаженную: "Что ты делаешь, что делаешь? Уймись, ты ж ее покалечишь!" Еле оттащила ее от «жертвы». Та наконец прекратила буйство и с веселым видом удалилась.
На второй день встречают “обиженную” матушку и сочувственно ей так говорят: “Ох, и бедненькая вы, как вас Ольга вчера побила!” А та в ответ: “Деточки, у меня была два года парализована рука, а сейчас она действует – я исцелилась”».
Еще более удивительным был такой случай. Невдалеке от Флоровского монастыря, на Боричевом Току, под самой горой жил один еврей. Ютился он в полуподвале, и окна его квартирки выходили прямо на улицу.
Часто летом, в жару, окна были полураспахнуты, створками почти касаясь земли, так что все прохожие могли видеть, что обитает там немощный парализованный старик.
Однажды мимо проходила блаженная, подняла с земли булыжник и запустила его в окно – «дзенькнуло» вдребезги разбитое стекло. Вслед она крикнула: «Хватит лежать! Вставай Бога славить!»
И о чудо! Пятнадцать лет пролежавший бедолага поднялся, походил по комнате, а вскоре исполнившись благодарности появился и в храме, желая креститься, – и принял Православие.
В 1962 году, во время т. н. «Хрущевской оттепели», началась новая волна гонений на церковь. Власти закрыли Киево-Печерскую лавру, переживал не лучшие времена и Флоровский монастырь. Беззакония творились ежечасно: горела Киселёвка, власти до основания разрушили находившийся там храм, разорили монашеские келии.
Сестры невольно вспоминали пророческие слова блаженной о том, что ей жарко, и ее кудахтанье, перемежавшееся с казавшимся нелепым бормотанием о том, что все снесут…
Милиция обходила монашеские корпуса и требовала выселений: мол, монастырь будут закрывать, выбирайтесь. Беззащитных монахинь выписывали из обители в никуда, лишая средств к существованию и фактически обрекая на голодную смерть.
«Царские» сестры, родившиеся ещё до революции, как бы предчувствуя торжество беззакония, стали массово умирать. Очевидно, забирая в Небесные обители, Господь таким образом оберегал их от очередных гонений, голода, скитания по чужим квартирам.
А матушка Ольга невозмутимо сидела на могилке епископа Феодора (Власова) / †01.01.1925) и молилась. Происходившие беды ее словно не касались.
В Вознесенском храме, у чудотворной иконы Казанской Божией Матери, ставила она непомерно большие свечи, произнося странные слова о том, что сейчас нужно сжечь именно большие: «Потом их потушим», — почти безсвязно приговаривала она.
Спустя некоторое время, обращаясь к сестрам, буквально сидящим на узлах со своими нехитрыми пожитками и ежедневно ожидавшими выселения, она скомандовала, чтобы они развязывали эти узлы.
Те, кто хорошо знал ее, вспоминают, к примеру, как во время проповеди одного из маститых священников старица вдруг начало громко демонстративно харкать. Люди оглядывались, шикали, возмущались вслух, — все было безполезно. По истечении времени, когда этот священник впал в душепагубную ересь, стало очевидным для всех то, что было открыто матушке Ольге намного раньше.
Известен случай в 1960-х годах, когда священник, усомнившийся в ее духовности, после очередных проказ, сказал: «Матушка, если будете так себя вести, я не буду вас причащать и хоронить не буду».
«Вам и не придется, батюшка, – ответила блаженная, – семь дней проживете». Отец Евгений очень испугался, когда она грозно обличила его, покаялся, стал с большим воодушевлением проводить службы, молился усердно.
Как и предсказала матушка, он прожил семь (правда, не дней, а лет) и никогда в течение этих лет не пытался ее смирять и почил до смерти блаженной.
За три года до смерти она предрекла, что умрет поздней осенью, и что «следом за мной и матушка игумения Аниманиса пойдет», и что «лежать будем недалеко друг от друга».
Действительно, игумения монастыря почила через три дня после смерти блаженной и похоронена в 20 метрах от ее могилы на Зверинецком кладбище.
Почти 50 лет прожила с блаженной инокиней Ольгой ее келейница Мария. Когда перед смертью через Марию блаженную Ольгу спросили, что передать людям, та ответила: «Передай всем, кто меня знает: если будут обо мне вспоминать и молиться Господу, то и я буду о них ходатайствовать перед Творцом».
Это были ее последние слова.
«Я вас не оставлю, – говорила она духовным чадам. – Приходите ко мне на могилку». На могильной плите под крестом по просьбе почитателей блаженной изображен ее портрет в полный рост в ее «царских одеждах» – в фуфаечке, старом платке и калошах…
